Основные ошибки амебы устраняются путем устранения амебы
Ноябрьские, а значит...а значит повод прогулять субботу и рвануть в Смоленск.
Почти ночной Белорусский, 10- минут до отправления поезда, смеющаяся проводница, глядя на облюжку моего паспорта с Николаем II:
-Господин император, только вас и ждали! Рады приветствовать вас!
А потом поясняет, не переставая улыбаться:
-Просто вы самый последний пассажир в нашем вагоне.
И вот мимо уже проплывает знакомый перрон Белорусского, а ощущения ровно те же, что и Бог мой, целых 4 года назад, когда я уезжал из Смоленска у СУНЦ. Ощущения, что уезжаю из дома в куда-то не очень знакомое.
Смоленск, 2 часа ночи, в первый же час мама нашла вещи, которые ей во мне не нравятся и за которые можно сделать упрек. Но я все же рад, что приехал. Ибо впереди встреча с Никитой и поездка к нему в деревню, дом, как бы то ни было и прогулка по совершенно изменившемуся с лета городу.
Осень уже ушла из города, а зима еще не пришла. Улицы встречают кучами пожухлых, темно-рыжих почти коричневых листьев, клен и дуб. Кстати, К., я видел тут клен, на котором было несколько красных листьев! Ветер, дышаший холодом и льдом, окоченевшие пальцы. Но хорошо, так и должно быть, ведь это ноябрь! Почти пустой парк, так изменившийся с тех пор, как я там был. И ветра уже нет, есть темное зеркало пруда и вторая осенняя реальность в нем, с точностью до поворота. И снова, все уже было так, три года назад. Осень, мертвая тишина, такая бывает только в небольших городах и только поздней осенью или зимой, и этот же пруд, и это же отражение в нем.
Утро, еще холоднее. Подъезжает Никита, я вижу, что нас внезапно почти толпа, но это хорошо. Не то, чтобы правильно правильно было бы, если бы я, Никита и его мать, автобус вместо машины, ночь, а не утро. Тогда все в точности, как 5 лет назад. Новидимо чтобы не совсем дежавю, но хорошо.
Дорога, обруч, которой все больше и больше будущий ловец. О покинутых деревнях вдоль дороги напоминают только исчезающие остатки домов, яблоневые сады да гнезда аистов на еще стоящих столбах. Кстати, аистов с каждым годом все больше.
Дом, привычно встречающий нас, знакомые очертания леса, оставленных домов, знакомый мир, живущий почти без участия человека.
Холод, постоянный, не оставляющий ни на секунду, но такой, какой нужен. Правильный. Чтобы чувствовалась реальность. А потом в комнате все теплее, тепло идет от печи, в которой теперь живет огонь, с веселым треском пожирающий бывшую яблоню. Не выдерживаю, стелю шкуру на пол у стенки печи, сажусь на нее.
Большой, обжигающий костер. Но стоит отойти от него, как в было отогревшиеся пальцы снова пробирается холод. Поэтому придвигаюсь ближе, в лицо пышет жаром, но я зачарованно смотрю на огонь, подношу руки к нему.
Друг и его девушка спят, мы смотрим "Ассу" на маленьком черно-белом телевизоре и болтаем. Точнее, болтают мама Никиты и его сестра, художница и будущая художница. Я молчу, изредка вставляя фразы. Не нашлось там второго физика, чтобы поболтать со мной.
Время далеко за полночь, чай давно выпит. Тусклая лампа, зеленое сукно, техасский холдем. Я смотрю в глаза противнику и понимаю, что знаю, о чем он думает. И почти как у Арбениной, "над обрывом на страховке или все на зеро". Я и ставлю все на зеро. Только не на зеро, а поднимаю и поднимаю. На столе 4 карты и у противника флеш, а у меня пара. Но после последнего поднятия противник скидывает карты.
Кровать у самой печи, теплая стенка, к которой так приятно прижаться, ибо холод, хоть и отступил, но не ушел окончательно. И снова память услужливо рисует этот же дом. Только уже не осень, а лето. И рядом не печь, а человек, с которым так хорошо засыпать и просыпаться. И больше никого-никого не существовало во всем мире для нас тогда.
Ленивое позднее утро, не менее ленивый завтрак. Приехал отец, в честь этого продолжили завтрак, медленно перешедший в готовку шашлыков, а потом в их поедание. Шашлык внезапно заканчивается, появляется травяной чай. И снова разговоры, и снова я лишь вставляю редкие фразы, ибо три медика, два художника и, увы, лишь один физик.
Внезапно вечер, по траве в одних носках и плевать на холод. Взгляд прикован к западу и небу, ибо таких прекрасных закатов, как здесь, не существует нигде. От почти черного на востоке к синему на западе, большая легкая туча, раскрашенная солнцем в ярко-алый, инверсионные следы от самолетов, теплое, персиковое, рыжее, красное небо на самом западе. И черные деревья без листьев на фоне этого неба. Где-то вдалеке каркает ворон. Всего пару минут, картина изменяется, становясь совершенно другой. Но не менее прекрасной.
Дорога прямо на закат, в гору. На самом горизонте силуэт старого грузовика, абсолютно черный на фоне оранжевого неба. И еще инферсионные следы, уже расплывающиеся. Только один совершенно четкий, на его конце маленький самолетик, летящий куда-то вверх. А след сразу за ним становится из белого персиковым.
Кошка Сашка в наушниках, "будь на моей стороне всегда". 160 на спидометре, черные ветки, сплетающиеся над головой. Проносящиеся мимо машины, люди, деревни.
"Это то, о чем мечтается по фильмам:
Оказаться за сто тысяч километров,
И найти все, что не находилось в жизни,
И, оставив все, как есть, исчезнуть с ветром."
Все ведь так и было, правда, летом. Так и было.
Огромное поле, высокое-высокое небо огромной сферой над головой. Высота, сила, свобода и скорость.
"Не потерять бы в серебре..."
Час с небольшим и россыпь огней города.
-Ну что, до встречи!
-Удачи, Никита. Свидимся.
Возможно, Бродский мог бы написать об этой осени. Или Пушкин. Жаль, что не.
Почти ночной Белорусский, 10- минут до отправления поезда, смеющаяся проводница, глядя на облюжку моего паспорта с Николаем II:
-Господин император, только вас и ждали! Рады приветствовать вас!
А потом поясняет, не переставая улыбаться:
-Просто вы самый последний пассажир в нашем вагоне.
И вот мимо уже проплывает знакомый перрон Белорусского, а ощущения ровно те же, что и Бог мой, целых 4 года назад, когда я уезжал из Смоленска у СУНЦ. Ощущения, что уезжаю из дома в куда-то не очень знакомое.
Смоленск, 2 часа ночи, в первый же час мама нашла вещи, которые ей во мне не нравятся и за которые можно сделать упрек. Но я все же рад, что приехал. Ибо впереди встреча с Никитой и поездка к нему в деревню, дом, как бы то ни было и прогулка по совершенно изменившемуся с лета городу.
Осень уже ушла из города, а зима еще не пришла. Улицы встречают кучами пожухлых, темно-рыжих почти коричневых листьев, клен и дуб. Кстати, К., я видел тут клен, на котором было несколько красных листьев! Ветер, дышаший холодом и льдом, окоченевшие пальцы. Но хорошо, так и должно быть, ведь это ноябрь! Почти пустой парк, так изменившийся с тех пор, как я там был. И ветра уже нет, есть темное зеркало пруда и вторая осенняя реальность в нем, с точностью до поворота. И снова, все уже было так, три года назад. Осень, мертвая тишина, такая бывает только в небольших городах и только поздней осенью или зимой, и этот же пруд, и это же отражение в нем.
Утро, еще холоднее. Подъезжает Никита, я вижу, что нас внезапно почти толпа, но это хорошо. Не то, чтобы правильно правильно было бы, если бы я, Никита и его мать, автобус вместо машины, ночь, а не утро. Тогда все в точности, как 5 лет назад. Новидимо чтобы не совсем дежавю, но хорошо.
Дорога, обруч, которой все больше и больше будущий ловец. О покинутых деревнях вдоль дороги напоминают только исчезающие остатки домов, яблоневые сады да гнезда аистов на еще стоящих столбах. Кстати, аистов с каждым годом все больше.
Дом, привычно встречающий нас, знакомые очертания леса, оставленных домов, знакомый мир, живущий почти без участия человека.
Холод, постоянный, не оставляющий ни на секунду, но такой, какой нужен. Правильный. Чтобы чувствовалась реальность. А потом в комнате все теплее, тепло идет от печи, в которой теперь живет огонь, с веселым треском пожирающий бывшую яблоню. Не выдерживаю, стелю шкуру на пол у стенки печи, сажусь на нее.
Большой, обжигающий костер. Но стоит отойти от него, как в было отогревшиеся пальцы снова пробирается холод. Поэтому придвигаюсь ближе, в лицо пышет жаром, но я зачарованно смотрю на огонь, подношу руки к нему.
Друг и его девушка спят, мы смотрим "Ассу" на маленьком черно-белом телевизоре и болтаем. Точнее, болтают мама Никиты и его сестра, художница и будущая художница. Я молчу, изредка вставляя фразы. Не нашлось там второго физика, чтобы поболтать со мной.
Время далеко за полночь, чай давно выпит. Тусклая лампа, зеленое сукно, техасский холдем. Я смотрю в глаза противнику и понимаю, что знаю, о чем он думает. И почти как у Арбениной, "над обрывом на страховке или все на зеро". Я и ставлю все на зеро. Только не на зеро, а поднимаю и поднимаю. На столе 4 карты и у противника флеш, а у меня пара. Но после последнего поднятия противник скидывает карты.
Кровать у самой печи, теплая стенка, к которой так приятно прижаться, ибо холод, хоть и отступил, но не ушел окончательно. И снова память услужливо рисует этот же дом. Только уже не осень, а лето. И рядом не печь, а человек, с которым так хорошо засыпать и просыпаться. И больше никого-никого не существовало во всем мире для нас тогда.
Ленивое позднее утро, не менее ленивый завтрак. Приехал отец, в честь этого продолжили завтрак, медленно перешедший в готовку шашлыков, а потом в их поедание. Шашлык внезапно заканчивается, появляется травяной чай. И снова разговоры, и снова я лишь вставляю редкие фразы, ибо три медика, два художника и, увы, лишь один физик.
Внезапно вечер, по траве в одних носках и плевать на холод. Взгляд прикован к западу и небу, ибо таких прекрасных закатов, как здесь, не существует нигде. От почти черного на востоке к синему на западе, большая легкая туча, раскрашенная солнцем в ярко-алый, инверсионные следы от самолетов, теплое, персиковое, рыжее, красное небо на самом западе. И черные деревья без листьев на фоне этого неба. Где-то вдалеке каркает ворон. Всего пару минут, картина изменяется, становясь совершенно другой. Но не менее прекрасной.
Дорога прямо на закат, в гору. На самом горизонте силуэт старого грузовика, абсолютно черный на фоне оранжевого неба. И еще инферсионные следы, уже расплывающиеся. Только один совершенно четкий, на его конце маленький самолетик, летящий куда-то вверх. А след сразу за ним становится из белого персиковым.
Кошка Сашка в наушниках, "будь на моей стороне всегда". 160 на спидометре, черные ветки, сплетающиеся над головой. Проносящиеся мимо машины, люди, деревни.
"Это то, о чем мечтается по фильмам:
Оказаться за сто тысяч километров,
И найти все, что не находилось в жизни,
И, оставив все, как есть, исчезнуть с ветром."
Все ведь так и было, правда, летом. Так и было.
Огромное поле, высокое-высокое небо огромной сферой над головой. Высота, сила, свобода и скорость.
"Не потерять бы в серебре..."
Час с небольшим и россыпь огней города.
-Ну что, до встречи!
-Удачи, Никита. Свидимся.
Возможно, Бродский мог бы написать об этой осени. Или Пушкин. Жаль, что не.
-
-
09.11.2011 в 17:40